Любимчики. Окончание

Домой я неслась на всех парусах. Элла подарила мне старенький переливающийся календарик. Он был до того ветхим, что понять, что на нем было изображено, не представлялось возможным. Какое-то здание и флаг, сплетшиеся между собой и застывшие бесформенным пятном под потрескавшейся пленкой, покрывавшей этот самый календарик, будили мои фантазии, и я представляла, что на месте изображения вижу океан и кораблик на горизонте.

Придя домой, я увалилась на кровать, забыв переодеться и поесть. Мне вдруг стало не по себе, когда я вспомнила, как готовясь покинуть квартиру Григорьевых, я увидела старушку, которая шла по направлению к ванной комнате, держась руками за стены и ощупывая ногами пол.
- Она не видит ничего,- попыталась успокоить меня Элла, напугав тем самым еще больше.- И не слышит,- добавила она, покрутив у виска пальцем. – Она до того старая, что не помнит, как ее зовут.

В кухне упала тарелка.
- Иди сюда, дочка! - последовал вслед за грохотом приказ Григорьевой - старшей.
Элла, сунув наспех в мой карман календарик, поспешила на зов матери. Уже выходя в подъезд, я услышала, что сказала ей женщина:
- Это же моя мама, дочка. Пройдут года, и я такой стану.
Элла, конечно, извинилась, а также добавила, что женщина всегда останется молодой и никогда не постареет, но в школе она после призналась своим подружкам, что мать ее бывает временами невыносимо упрямой.
- Она заставила меня присутствовать при кормлении старухи, - брезгливо сморщившись, рассказывала обступившим ее девочкам Элла. – Зрелище, скажу я вам, ужасное. Я до сих пор есть не могу.

- А я сама кормлю свою бабушку, - отойдя от рассказчицы на приличное расстояние, выкрикнула Ирина, - самая сомневающаяся её подруга. Она то дружила с Эллой, то на время отказывалась ходить за ней по школе с десятком преданных Григорьевой девочек, с готовностью внимающих ее россказням и никогда не упрекающих ее в чем бы то ни было.- И деда кормлю. Он воевал и лишился обеих рук!
Ира расплакалась.
- Знаешь, что говорит моя мама, - она вдруг подошла к Элле близко-близко. - Она говорит, что дружба с тобой ни до чего хорошего не доведёт.
- Ну, и иди отсюда, - зашипели на нее подруги.
Ведь Эллочка пообещала сегодня отвести их в кинотеатр, а если она расстроится, то не видать им мультфильмов, как своих ушей.
- Иди! Больше мы тебя не примем в свою команду, правда, девочки?! - внесла свое предложение Галя Журавлёва , - очень высокая ученица с длинными, толстыми косами. Она с надеждой посмотрела на Эллу, а та, как ни в чем не бывало, сказала:
- Я не гоню Иру, и всегда готова общаться с ней. Говоря о бабушке, я и правда погорячилась. Мама сказала, что когда-нибудь мы все будем старенькими.


… А потом Элла снова стала собирать с класса деньги на очередной подарок для преподавателя. На сей раз это была пожилая учительница немецкого.
Женщина жила в одном доме с Григорьевыми, но к Элле она относилась не так, как к ее родителям.
- Не балуйте дочку, - шепелявила она, беседуя на улице с Татьяной Ивановной. - Элла устраивает коалиции(тогда мне казалось, что незнакомое слово, похожее по звучанию на слово «милиции» не имеет ничего общего с действиями Эллы, как выяснилось, Татьяна Ивановна так тоже считала.)
- Не думаю, что дочка на это способна! - говорила женщина, заметно бледнея.
Валентина Леонтьевна грустно вздыхала.
- Советую вам прийти как-нибудь в школу и самой убедиться в правоте моих слов.
Во время разговора женщин, я стояла неподалеку. Учительница немецкого шла со мной домой (ей нужно было передать мне книгу) встретив же по пути Григорьеву-старшую, она попросила меня подождать её в сторонке.
- Моя дочка очень общительна, это правда! - оправдывалась Татьяна Ивановна. - В нашей квартире всегда кто-нибудь из её подруг да гостит! - Она недовольно посмотрела на меня. – Девочка не может без сверстниц, и они платят ей тем же.

В тот день я домой пошла сама, потому что разговор между женщинами слишком затянулся.

Помня о дедушке и бабушке, о которых говорила одноклассница, я решила исправиться и начать ухаживать за своими родителями. Нет, я не кормила их с ложечки, но во время ужина дежурила у стола: пока отец с матерью ели, я разливала по чашечкам чай.
- Что это с нашей дочерью? - спрашивал отец маму и в шутку щупал мой лоб.
- Взрослеет, - отвечала ему мама и улыбалась.

Денег на подарок учительнице мне так и не дали. Да я и не просила. Нас у родителей было к тому времени уже пятеро, и у меня просто язык не поворачивался клянчить у них что-либо.
В школе, когда Элла подошла ко мне со своей тетрадкой и потребовала сдать деньги на подарок, я, волнуясь, ответила:
- Я не работаю, откуда у меня деньги?
Помню, как девочка недоверчиво рассмеялась, окидывая класс изумленным взором, помню также, как учительница немецкого отказалась на следующий день брать чайный сервиз.
- Это ни к чему, дети, - строго сказала она, вставая из-за стола и глядя на небольшую процессию, состоящую из учениц, возглавляемых Эллой. Девочка держала на вытянутых руках упакованную в коробку утварь и отказывалась верить своим ушам.
- У вас же День рождения, - сказала она, натянуто улыбаясь, и снова обвела взглядом класс. - Мы от всей души дарим вам этот сувенир. Пользуйтесь им на здоровье!

В тот день произошла череда неприятностей, с которыми отказ учительницы от подарка не шел ни в какое сравнение.
В кабинет нашей временной классной преподавательницы пришли возмущенные родители и попросили объяснить, почему это их дети должны чуть ли не каждый месяц поздравлять то одного учителя, то другого с Днем рождения.

Случай с самоуправством Григорьевой разбирали даже на педсовете. Учителя передавали друг другу из рук в руки ее дневничок, испещренный именами должников и цифрами, и не знали , что сказать. В итоге потраченные на подарки деньги решено было вернуть ученикам.
Наша классная преподавательница, вышедшая к тому времени из больничного отпуска, плотно прикрыв двери своего кабинета, стыдила весь наш класс и обвиняла во взяточничестве.
- Чтобы иметь хорошую успеваемость, нужно учить материал, - сказала она, нервно меряя шагами пол у доски. - А не задабривать учителей подачками. Надеюсь, этот урок вы все хорошо запомните!